Эрнесто Че Гевара

Высадка

Че: — Будучи в Мексике, как-то вечером я познакомился с Фиделем Кастро. Мы проговорили всю ночь, обсуждая проблемы международной политики. А на рассвете я уже стал будущим участником экспедиции на шхуне “Гранма”.

Че: 25 ноября 1956 года в 2 часа ночи судно с погашенными огнями, набитое до отказа людьми и всевозможными грузами, вышло из Туспана. Стояла очень плохая погода, и хотя выход из порта был запрещен, устье реки оставалось пока спокойным. Пересекли вход в порт и через некоторое время зажгли огни. Началась качка, и мы стали лихорадочно искать средства против морской болезни, но ничего не находили; спели Национальный гимн Кубы и Марш 26 июля, это заняло всего минут пять. Затем судно стало представлять собой трагикомическое зрелище: из-за неприятного ощущения в желудке люди сидели с печальными лицами, обхватив руками животы, одни — уткнувшись головой в ведро, другие — распластавшись в самых неестественных позах, неподвижные, с запачканной рвотой одеждой.

— Во время длившегося почти восемь дней путешествия у большинства разболелись желудки, особенно больным выглядел врач аргентинец д-р Гевара, у которого начался сильнейший приступ астмы,— свидетельствовали участники экспедиции Марио Фуэнтес и Хосе Диас, схваченные военным командованием в Ориенте.

Рассказывает Пабло Уртадо, участник экспедиции на “Гранме”.

— Я видел, что у него ужасный приступ астмы. И несмотря на это, именно он заботился о нас и оказывал всем нам помощь, хотя мы страдали всего-навсего морской болезнью.

Гавана, 30 Ноября (ЮПИ). В 5.40 утра на улицах Сантьяго-де-Куба завязался ожесточенный бой, который продолжался все утро. Сантьяго-де-Куба расположен в юго-восточной оконечности острова, в 970 километрах от Гаваны. Подробности пока неизвестны. В полученных ЮПИ коротких телефонограммах сообщается, что перестрелка ведется в разных частях города.

Че: 30-го числа мы услышали по радио известие о вооруженных столкновениях в Сантьяго-де-Куба, которые организовал наш незабвенный Франк Паис, пытаясь приурочить их к предполагаемой высадке экспедиции. На следующую ночь, 1 декабря, когда v нас уже были на исходе запасы воды, горючего и продовольствия, мы взяли курс прямо на Кубу, тщетно стараясь разглядеть огни маяка на мысе Крус. Только днем мы пристали к кубинскому берегу в районе пляжа Лас-Колорадас, в месте, известном под названием Белик. Нас заметили с торгового судна и сообщили по радио о нашем местонахождении войскам Батисты. Мы торопливо сошли со шхуны, захватив с собой самое необходимое. В спешке мы угодили в болото, и тут нас атаковала авиация. Однако среди густого кустарника, покрывавшего болото, нас нельзя было различить с самолета и нанести нам серьезный урон. Тем не менее это означало, что армия диктатора шла по нашим следам.

Газета “Пренса либре” в номере от 2 декабря писала: “Прибывший в Гавану в пальто и касторовой шляпе артист Бинг Кросби заявил: — Я приехал сюда только играть в гольф”.

Каролина: Селия часто приезжала к нам в гости, и как-то раз мы с Кресенсио поехали а Пилон и завернули к ней. С нами был сын Кресенсио, Игнасио,— он работал шофером и нередко заезжал к Селии. Меня все эти поездки и беседы очень удивили. Когда мы с Игнасио остались вдвоем в машине, я спросила: “О чем это вы— ты, Кресенсио и Селия — так много говорите?”

Он слегка улыбнулся и стал рассказывать — говорил всю дорогу от Пилона до нашего дома. Скоро будет революция, говорил Игнасио, приедет Фидель Кастро, сейчас ведется активная подпольная работа.

Помню, вскоре они стали приходить к нам в дом с оружием и у речки практиковались в стрельбе. Приносили пистолеты и автоматы — они их обычно заворачивали в газеты. Вся подготовка велась в строжайшей тайне: то и дело приходили и уходили люди, молчаливо обменивались взглядами, говорили тихо, всячески старались соблюдать конспирацию.

Селия: С 29-го числа мы держали там грузовики, “джипы” и горючее. Создали группы в Мансанильо и Кампечуэле: всюду были наши люди, хорошо знавшие местность.

Кроме того, мы поддерживали контакты с семьей Кресенсио, с Акуньей — на случай, если бы высадка произошла в тех местах. Был с нами и Карраседо, по прозвищу “Полосатый”, а также сын Кресенсио, Игнасио, — он тогда работал на сахарном заводе, возил тростник. Впоследствии Игнасио погиб в бою под Хигуани.

Нашу группу из Кампечуэлы послали в горы, с тем чтобы они были наготове. Оружия у них, правда, почти не было — только две винтовки М-1.

Когда произошла высадка, мы находились в Сьерре. Ранним утром 29-го мы пришли к Кресенсио и прождали у него весь этот и следующий день. Помню, когда мы пришли, я сказала: “Кресенсио, вставайте! Прибыл Фидель, и вам надо собрать всех своих людей и идти ему навстречу, и чтобы никто ничего не знал”.

И Кресенсио очень спокойно ответил: “Одну минуточку”. Он вышел в соседнюю комнату и быстро вернулся “при полном параде”: туфли, гуайябера, галстук-бабочка и фетровая шляпа — будто бы собрался идти на праздник. Только у пояса револьвер.

Аурора: Мне было тогда 14 лет, но я хорошо помню, что Селия пробыла у нас день или два, а потом пошла к моему брату Игнасио, где оставалась еще пару дней. Затем Игнасио отвез ее в Мансенильо. Это случилось накануне.

А на следующее утро к нам прибежала соседка и сказала: “Кресенсио, высадился Фидель!” Папа ушел, а мы остались дома и слышали гул пролетающих самолетов и разрывы бомб.

Селия:Мы сразу узнали о высадке по различным признакам. Начали бомбить район Никеро, перекрыли дороги, по ним шли только грузовики с солдатами.

Мы старались проникнуть в глубь Сьерры, чтобы установить связь с Фиделем. Но связи все не было, и я решила спуститься с гор: Игнасио к тому времени уже схватили в Пилоне. В это время дождей обычно не бывает, поэтому дороги там были в неплохом состоянии. До Никеро можно добраться за час, а оттуда до района высадки — за пятнадцать минут. У нас были наготове люди, чтобы вывести из строя телефонную линию между Никеро и Пилоном и оставить войска без связи. Тогда одна группа участников высадки с “Гранмы” могла бы атаковать Никеро, а другая — Пилон.

В Пилоне они чувствовали бы себя уже почти что в Сьерре, потому что он расположен на южных отрогах Сьерра-Маэстры. И тогда не было бы никаких проблем. Но... Высадись они не возле болота, а на отмели, все было бы по-другому: после высадки взяли бы грузовики и “джипы”, заправились горючим и без тру да захватили бы казармы — ведь у них было оружие, а нападение было бы внезапным.

“Боэмия”: Самолет военно-воздушных сил "Каталина" описывал широкие круги над заливом Гуаканайябо. Он то углублялся на несколько миль в море, то снова возвращался к земле и летел вдоль неровной кромки берега, над мелководьем и песчаными отмелями. Пейзаж представлял собой однообразную картину: вода, горы сельва, без всяких признаков человеческой жилья. Это был один из самых удаленных труднодоступных районов на востоке страны Но вот самолет стал снижаться, экипаж оживился. Внизу, как крохотная точка на море виднелось какое-то суденышко. Оно стоял неподалеку от берега, напротив устья реки Белик. Самолет снизился. Теперь суденышко находилось одновременно в поле зрения бинокля и под прицелом авиационного пулемета 50-го калибра.

При более тщательном наблюдении удалось установить, что это было не рыбачье судно а катер, окрашенный в зеленый и белый цвет длиной около 50 футов. Присутствие его при подобных обстоятельствах в этом месте означало, что только что произошла высадка экспедиционного отряда.

Абилио Кольядо: В шесть часов утра 2 декабря мы подошли пляжу Лас-Колорадас, расположенному севере восточнее мыса Крус. Как сейчас помню, Фидель отдал приказ:

— Высаживаемся здесь!

Перед высадкой спели Национальный гимн, Фидель произнес короткую речь. Затем мы разделились на небольшие группы и начали npыгать в воду. Выходили на берег по узкой, заболоченной полосе. Продвигаться было очень трудно, мутная вода доходила иногда до плеч Ho вот, наконец, под ногами твердая почва. Мы — на Кубе.

Рене Родригес: Мы думали, что высадимся в Никеро, — так был план Фиделя. Но точно курс выдержать не удалось: маяк, по которому можно было ориентироваться, не нашли. Когда рассвело, стоял у правого борта.

Расстроенный и озабоченный Фидель мне:

— Предупреди людей, будем высаживаться отмели.

Я пошел к носовой части, передал слова Фиделя и тут же вернулся к нему. Тогда он сказал мне:

— В воду!

С винтовкой в руках и вещевым мешком за плечами я прыгнул в воду и сразу же увяз в грязи. Тогда я ухватился за якорь и объяснил Фиделю, что мы попали в болото. Он коротко приказал:

— Иди вперед!

Я пошел вперед, почти утопая в грязной болотной жиже. Когда добрался до мангровых Зарослей, присел на ствол отдохнуть. Скоро стали подходить и другие товарищи.

Хулио Кортасар: Положение наше было — хуже некуда, но по крайней мере мы хоть не болтались больше в море на проклятой посудине, среди блевотины, шквала и кусков размокших галет, среди пулеметов и грязной пены... Хорошо еще, что оставалось немного сухого табака, потому что Луис (на самом деле его звали не Луис, но мы поклялись до победы забыть наши настоящие имена) сообразил спрятать его в жестяную банку, которую мы открывали с большей осторожностью, чем если бы в ней были скорпионы. Но разве поможет табак или ром, когда пять дней кряду суденышко болтается, как пьяная черепаха, безжалостно дует северный ветер, вздымая огромные валы, руки растерты в кровь дужками ведер; когда тебя душит чертова астма, а добрая половина твоих товарищей страдают от морской болезни и сгибаются пополам при рвоте, словно вот-вот переломятся надвое!

Фаустино Перес: Мы высадились в районе Лас-Колорадас, хотя, как правильно сказал товарищ Хуан Мануэль Маркес, это была не высадка, а настоящее кораблекрушение!

Аугусто Кабрера:Это было второго декабря 1956 года. Я ничего еще не знал об этом, но пришел один знакомый, Антонио, и сказал, что высадился экспедиционный отряд. Сначала я не поверил — тогда много говорили о революции, ну, я и подумал, что это просто “утка”.

— Это правда? — спросил я.

— Конечно, правда. Вон как солдаты зашевелились.

Посидели мы с ним, выпили кофе, поговорили.

А когда он ушел, послышались взрывы бомб — это самолет бомбил кокосовые рощи у побережья.

Я убедился, что мой знакомый сказал правду. Как я уже говорил, это было ранним утром второго числа.

Че: Когда мы высадились, нас разгромили. Мы совершили очень тяжелый переход на катере “Гранма” — 82 человека, не считая судовой команды. Шторм заставил нас изменить курс, большинство страдало от морской болезни. Питьевая вода и продовольствие кончились, и, в довершение всех бед, когда мы подошли к острову, судно застряло в болотистом грунте. С воздуха и с берега нас безостановочно обстреливали, и вскоре в живых осталось меньше половины из нас — или в полуживых, если учесть наше состояние. Из 82 человек нас вместе с Фиделем осталось 12. А вскоре наша группа уменьшилась до семи человек, так как остальные пять куда-то пропали. Вот что осталось от гордой армии Движения 26 Июля. Прижавшись к земле, не открывая огня из опасения обнаружить себя, мы ждали последнего решения Фиделя. А вдали гремели выстрелы морской артиллерии и беспрерывно стучали авиационные пулеметы.

Луис Креспо: Когда мы высадились, я оказал первую помощь Че. Дело в том, что мой отец страдал астмой, и, когда я вижу астматика, я вспоминаю свою семью, своего больного отца. Так вот, когда я спросил, где Че, мне сказали, что там, в болоте. А пройти туда никто не мог. Но я все-таки до него добрался и говорю: “Дай-ка я тебе помогу”. А он отвечает: “Не нужно мне никакой помощи”. Я настаиваю: “Нужно, ты очень устал в этом болоте”. Тогда он мне говорит — мы с ним с самой Мексики были в простых отношениях: “Пошел ты, знаешь куда... Помощник нашелся! Я сюда драться приехал, а не за тем, чтобы мне кто-то помогал”. Но ведь он-то с астмой приехал! В общем, снял я с него мешок и говорю: “Ну, хватит, мы уже прибыли”.

Хулиан Пинья Фонсека: В то время Че выглядел молодым, очень молодым, хотя тяжелый морской переход и трудная высадка наложили свой отпечаток — он похудел, осунулся. Астма, скудная пища, бегство по болотам, а потом и марши по горам могли отнять силы у кого угодно. Но он старался не подавать вида, что ему тяжело, шутил, оказывал врачебную помощь, стоял на посту, всегда первым вызывался на трудные дела и вообще делал все, что мог.

У него была короткая, крепкая шея, широкая спина, свидетельствующая о недюжинной силе, черные глаза и волосы, открытый, с выступающими надбровными дугами лоб. Говорил он негромко, с небольшим акцентом уроженца Аргентины, но когда сердился, повышал голос и заставлял себя уважать.

0н никогда не сдавался: во время приступов астмы он бросался на землю и лежал, пока приступ не проходил. При этом не любил, чтобы его жалепи, проявляли к нему сострадание. В разного рода целебные снадобья он не верил, но если кто-то предлагал ему выпить крепкий напиток, он с удовольствием выпивал все до капли.

В то время, о котором я рассказываю, он был очень худ, на лице его резко выступали скулы, и он стал похож на китайца. Это впечатление усугублялось его маленькой бородкой и прямым и пристальным взглядом.

Аугусто Кабрера: В то утро слышались частые разрывы бомб. Самолеты пикировали на берег, исчезали за холмами, а потом раздавался взрыв, и самолет, набирая высоту, уходил в сторону моря. Бомбежка была довольно сильной, как во время самой настоящей войны. Правда, она велась беспорядочно, но была непрерывной.

Я не знал, что и думать: смотрел с непонимающим видом на жену, а она на меня. Разве мог я предполагать тогда, что под бомбами в ту минуту находились Фидель и Че, который, как я потом узнал, был болен астмой, что это высадился экспедиционный отряд, о котором говорил Фидель, что он прибыл из Мексики на крошечном катере, годном лишь для прогулок или рыбной ловли, но никак не для переброски патриотов на остров и их высадки на изобилующем рифами побережье, в заболоченном районе.

Но они прибыли, а мы с женой смотрели друг на друга, не зная, что происходило там, где падали бомбы.

“Юнайтед Пресс”: Правительственные военные самолеты сегодня ночью произвели обстрел и бомбардировку сил революционеров. Уничтожено 40 членов верховного командования Движения 26 Июля, в том числе их главарь Фидель Кастро, тридцати лет.

Че: Какой человек этот Фидель! Вокруг рвутся снаряды, а он встает и говорит:

“Смотрите, как стреляют. Испугались, значит. Боятся нас — знают, что мы с ними покончим”. И, не говоря больше. ни слова, вскидывает на плечо винтовку, берет вещевой мешок и становится во главе нашего маленького отряда.

Аугусто Кабрера: Иду я третьего числа под вечер по усадьбе вижу — один крестьянин быков уводит. Я ему и говорю: “Зачем это вы быков уводите?” - “Тут, — отвечает, — пришли какие-то люди, хотят бунтовать, а быки эти не мои, как бы чего не случилось”. Я ему объясняю: “Нет, брат, они не грабители. Говорят, это Фидель Кастро. Они люди образованные, приехали Кубу освобождать, Не бойся”. А он говорит: “Ладно, только я на всякий случай бычков уведу”.

Наш разговор слышали Хуан Мануэль Маркес и его товарищи — их, наверно, человек восемь было.

Потом я в дом зашел, а немного погодя и они пришли. Я вошел в дом и сразу же оттуда вышел, слышу — во дворе кто-то говорит. Голос незнакомый. Это был Рене Родригес и еще двое товарищей, их имен я не помню, Я с ними поздоровался, они тоже, тепло так, как будто мы сто лет были знакомы. Рене Родригес говорит: “Это мы там высадились. Дней восемь или девять ничего не ели. Дайте нам что-нибудь”. — “Конечно, конечно, — отвечаю, — сейчас принесу”. А он мне: “Можем мы командира позвать?” — “Идите, — говорю, —и приводите его сюда”.

Они ушли и скоро вернулись с Хуаном Мануэлем и другими товарищами, которые ожидали их неподалеку.

Помню, у Хуана Мануэля были разорваны брюки на коленке, а фуражка была сдвинута набок. Он прежде всего попросил катушку ниток и иголку и все тщательно зашил.

Они показали мне свое оружие — хорошее оружие, с оптическим прицелом. У Хуана Мануэля была маленькая такая винтовка, прямо как игрушка.

Они пришли очень голодные, и я им дал поесть. Достал я мед — ведь я пасечник — и говорю: “Любите самбумбию?”—“А что это такое?” — спрашивают они хором. “Самбумбия— это пчелиный мед с водой и лимоном, вроде прохладительного напитка”.— “А,— говорят,— тогда давай”. Подал я им этот напиток, а Роберто Роке сказал: “Слушай, а как он делается? Очень уж вкусный”.

В тот момент жена как раз готовила обед, я ей и говорю: “Слушай, приготовь побольше, сделай немножко риса, положи побольше овощей, давай их накормим”, И мы их накормили.

Сварили кофе, я дал им сигары — у них совсем не было никакого курева, — и завязался разговор. К этому времени на дворе уже темнеть стало.

Гильермо Гарсиа: О высадке мы узнали только третьего числа.

Она произошла второго, в шестом часу утра: утром третьего декабря мы о ней узнали, к тому времени в Никеро уже замечалось большое движение войск.

Мы находились километрах в пятидесяти от места высадки. В тот день никто ничего не знал, все было спокойно, лишь рано утром третьего числа нам сообщили. Четвертого числа начались поиски по всему району — точнее, они началась еще на рассвете третьего декабря.

Третьего числа, в середине дня, мы ввели патрулирование в районе высадки: одновременно известили крестьян о том, что если появятся вооруженные люди, надо им оказхать помощь.

Правительственные войска все сильнее сжимали кольцо окружения, и пробраться к высадившейся группе было невозможно: повсюду были грузовики с солдатами.

Че: Из нашего военного снаряжения остались лишь винтовка, патронташ и несколько подмоченных патронов. Накануне ночью мы шли по просекам плантаций сахарного тростника сентраля Никеро, который в то время принадлежал Хулио Лобо. Чтобы утолить голод и жажду, мы жевали сахарный тростник и по неопытности срезали его около самой дороги и там же бросали остатки, но оказалось, что преследователи и не нуждались в этих косвенных уликах: через несколько лет выяснилось, что наш проводник был главным предателем.

Накануне ночью мы отпустили проводника — это было ошибкой, которую мы и потом еще не раз совершили в ходе борьбы, пока не поняли, что, находясь в опасной зоне, всегда нужно следить за лицами из гражданского населения, если ты не убежден в их преданности. Нам ни в коем случае нельзя было отпускать проводника.

Фидель Кастро погиб, пытаясь высадиться в провинции Ориенте, утверждала телеграмма Юнайтед Пресс от 3 декабря.

“Кастро не погиб”, — заявил Батиста.

Гавана, 3 декабря (АП).

Президент Фульхенсио Батиста заявил одному журналисту на приеме в Президентском дворце в честь группы американских бизнесменов, что “в провинции Ориенте, где на днях произошли достойные сожаления беспорядки, теперь все спокойно”. Он добавил: “Однако неверно сообщение, будто Кастро, пытавшийся на протяжении ряда лет подстрекать к мятежам, погиб. Мне кажется, что эти слухи возникли в связи с тем, что на маленькой шхуне, высадившей около сорока человек в отдаленном районе провинции Ориенте, якобы были обнаружены документы, в которых говорилось: "Эти десантные силы находятся под командованием генерал-майора Фиделя Кастро”. На вопрос, не думает ли он, что среди этих сорока человек был Кастро, Батиста ответил: “Думаю, что нет, полагаю, что он все еще в Мексике”.

Сантьяго-де-Куба, 8 Января. “В состав экспедиции входило три иностранца: аргентинский врач Гевара, мексиканец Селайя и некий Джинно, итальянец”, — заявил арестованный в этом городе участник экспедиции Роландо Санта-Рейес.

Че: Моя задача как военного врача заключалась в то время в лечении язв на израненных ногах. Я, кажется, помню последнего, кому оказал помощь в тот день. Товарища звали Умберто Ламотте, и этот день оказался последним в его жизни.

Батисты забирали у крестьян все, что им нравилось,— вплоть до женщин, — люди Фиделя уважали собственность гуахиро и щедро платили, когда покупали у них что-либо.

Аугусто Кабрера: В то время еще Рауль не был Раулем, Че не был Че, Фидель не был Фиделем. Че тогда никто не знал, у него еще не было биографии. Говорили просто, что он аргентинец, врач, который пришел с отрядом. Тогда он ничем не отличался от остальных, такой же бородатый, обросший, грязный. В те дни и началась его биография. Че в то время был не только врачом, но еще и простым солдатом, больным астмой. И он был молод, очень молод, даже на врача не похож.

Фаустино Перес: После высадки с “Гранмы”, через несколько часов после адской борьбы с мангровыми зарослями и грязью в страшном болоте, в которое мы попали, мы увидели первого крестьянина — угольщика. Кто-то пошел и привел его к нам, к Фиделю, и Фидель сразу сказал ему, кто мы и зачем пришли. Фидель сказал, что мы пришли сражаться за таких крестьян, как он, в общем, все ему просто и открыто объяснил: видишь ли, говорит, мы пришли сюда бороться с тиранией, с этим режимом, который эксплуатирует народ, и будем сражаться за вас, за крестьян, за трудящихся, за ваши права.

Крестьянина, конечно, мы сразу не убедили, это не так-то просто. Он поглядывал на нас с опаской, но в свою хижину пригласил, чтобы накормить, потому что мы были очень голодны. Долларов у нас почти не было, самое большее, что мы смогли бы наскрести в своих карманах, — это долларов 20—30. Но у нас еще оставались мексиканские песо, и когда крестьяне давали нам еду, мы платили им мексиканскими песо и говорили: сейчас мы не можем заплатить вам кубинскими деньгами, но мы дадим вам вот это, а в будущем, когда революция победит, вы сможете получить стоимость этих денег. Так мы с самого начала расплачивались с крестьянами: ну а потом необходимость в этом отпала, потому что крестьяне сами стали приносить нам еду и разные вещи и ни за что не хотели брать денег. Это выходило само собой, без всякой пропаганды -просто крестьяне видели поведение революционеров, их боевой дух, готовность к самопожертвованию, и это напоминало им борьб повстанцев-мамби. В то же время они видел жестокость режима тирании, когда правительственная авиация совершала зверские налеты и бомбила все без разбора. Батистовским офицерам не давали покоя “лавры” генерала Вейлера, испанского губернатора Кубы во врем войны за независимость, который сгонял сельских жителей в города, где они сотнями умирали там на улицах от голода и лишений. Так поступают вообще все военно-диктаторские режимы. И Батиста практически начал соперничать с Вейлером — он стал сгонять крестьян Сантьяго-де-Куба. Конечно, потом он от этого отказался и хотел снова вернуть крестьян на прежние места, но это было уже невозможно.

С крестьянами обращались плохо, потому что они все активнее помогали партизанам. И получалось это само собой, так как партизан обращались с гуахиро хорошо, уважали их, среди партизан поддерживалась железная дисциплина, и никто не мог взять у крестьянина даже апельсин, не мог даже попросить его -все это нужно было делать только в установленном порядке.

Че: Мы с удовольствием обнаружили, что крестьяне ошеломлены нашим поведением. Ведь они привыкли иметь дело с армией Батисты. Но постепенно они становились нашими настоящими друзьями, и когда мы начали вести бои с отрядами сельской жандармерии, на которые мы внезапно нападали в гоpax, многие крестьяне стали выражать желание сражаться вместе с нами. Но эти первые бои с целью раздобыть оружие, засады, начавшие беспокоить жандармов, вызвали такой зверский терpop, какой даже трудно себе представить. В каждом крестьянине власти видели потенциального повстанца и часто расстреливали без всяких оснований. Если они узнавали, что мы прошли через определенный район, то сжигали все крестьянские дома, где мы могли остановиться. Когда батистовские солдаты приходили и не заставали дома мужчин — потому что они работали в поле или уехали в город, они, решив, что те ушли к нам (к нам действительно шло все больше и больше крестьян), расстреливали оставшихся. Террор, развязанный армией Батисты, несомненно, был нашим самым важным союзником в первый период. Видя эту беспримерную жестокость, крестьяне начинали понимать, что нужно покончить с батистовским режимом.