Эрнесто Че Гевара

Строитель социализма

Первое национальное совещание по вопросам производства театр имени Чаплина.

26—27 августа 1961 года.

Мы собрались, чтобы проанализировать имеющиеся недостатки @ Для Министерства промышленности план — основа всей работы @ Министерство промышленности — это организация с вертикальной структурой @ Не хватает сырья и некоторых запасных частей @ Соревнование. Вторая кампания @ Социализм не означает отрицания красоты @ В 1961 году не будет больших трудностей с лекарствами @ Разработка планов на 1962 год значительно продвинулась @ Для ликвидации класса торговцев-эксплуататоров образовано Министерство внешней торговли @ Единственный путь искоренить недостатки — это вскрывать их @ Без статистики не может быть планирования @ Производство керамики @ Цемент @ Куба была страной, где электроэнергия использовалась только для освещения аристократических кварталов @ Критика и самокритика @ Цветная металлургия @ На всех фабриках и заводах отмечается небольшой, но неуклонный рост выпуска продукции @ Критика легкой промышленности @ Производство муки увеличилось на 39 процентов @ Невозможно, чтобы в государстве, идущем к социализму, из-за отсутствия заказов останавливался завод @ Предприятия, которые вступят в строй в ближайшие месяцы @ Бюрократическая волокита снижает эффективность действия @ Мы победим.

Нужно прислушиваться к критическим замечаниям, даже если не все в них правильно.

— Одной из его отличительных черт был дух критики и самокритики, — рассказывает бывший заместитель министра Марио Соррилья. — Он учил нас прислушиваться к критическим замечаниям, даже если не все в них правильно. Он сам просил, чтобы критиковали работу как министерства в целом, так и его как руководителя.

— На совещаниях и собраниях, на которых подводился итог работы предприятий за год, он настойчиво просил выступать с критикой деятельности министерства, — говорит министр горной и металлургической промышленности Артуро Гусман.

— Он не всегда был доволен использованием ассигнований; так было, например, с заводом по производству лопат и кирок, с заводом скобяных изделий. Он считал себя виновным и говорил, что они должны были бы носить его имя, чтобы служить укором за его ошибку, — говорит Альсидес Бедойя, директор предприятия.

— Он так говорил, потому что был очень требовательным к себе, ведь в конце концов он не был виноват в приобретении этих заводов,— заметил Марио Соррилья.

— Однажды он поехал на рудник Кайо-дель-Медио. Он уже бывал там раньше и обещал рабочим, что на горе будет построен новый поселок. Когда мы приехали, состоялось собрание, но никто не осмелился напомнить ему о невыполненном обещании. Тогда он сам выступил самокритично и подтвердил свое обещание. Теперь поселок уже построен, — говорит Артуро Гусман.

Социализм строится для счастья людей.

— Всякий раз, когда нам передавали предприятие, — рассказывает Марио Соррилья,— мы почти всегда сталкивались с отсутствием запасов сырья, с тем, что не проводился профилактический ремонт оборудования. Тем самым контрреволюционеры хотели парализовать наше промышленное производство.

— Очень мешала и блокада, ведь с запасными частями нам приходилось еще хуже, чем с сырьем, — добавляет Артуро Гусман.

— К тому же еще и многие специалисты уезжали за границу, чтобы служить там империализму, — продолжает Марио Соррилья, — а мы оставались без технических кадров. Многие товарищи, выдвинутые на пост руководителей предприятий, были незнакомы с процессом производства. Некоторые из них из самых лучших побуждений упрощали операции или старались обойтись без технологически необходимого сырья.

— К счастью, он прислушивался к мнению любого, будь то простой рабочий или директор, — говорит Гусман.

— На одном совещании, — продолжает Соррилья, — группа товарищей привела конкретный пример: обувь служила только три-четыре месяца, что практически вдвое сокращало производство, которое мы хотели поддерживать на довольно высоком уровне. Он взял это дело в свои руки.

— Он часто повторял, — говорит Бедойя, — что в производстве социализм должен начинаться там, где кончается капитализм.

“Чтобы обеспечить накопление, чтобы обеспечить производство, иногда во многих отраслях нашей промышленности жертвуют качеством. Мы обсуждали этот вопрос с директорами предприятий, мы настаивали — может быть, недостаточно, но настаивали — на том главном, что все мы должны иметь в виду: социалистическое развитие и общественное развитие страны, должным образом руководимой, не самоцель, оно осуществляется в интересах человека, не преследует ничего другого, кроме счастья людей, и сейчас, когда нам так щедро и так по-братски помогают многие страны мира, когда техника так шагнула вперед, у нас нет оснований жертвовать удобствами сегодняшнего дня ради того, что мы добьемся завтра” (журнал “Обра революсионариа”, № 30).

Бедойя продолжает:

— Он говорил еще, что надо думать о производстве новых видов продукции и что необходимо улучшать ознакомление со всем тем, что производится.

"Социализм не означает отрицания красоты".

Мы учились не слишком усердно, пока он сам не начал заниматься вместе с нами.

— Он был провозвестником массового движения рабочих за повышение квалификации с целью более эффективного участия в процессе производства: являлся инициатором введения техминимума и посылал сотни студентов и рабочих в различные страны для получения технического образования, — говорит Гусман.

— С завода “Кубана де асеро” многие рабочие поехали учиться за рубеж, — добавляет Мачо Ромеро.

— В учебе он первый подавал нам пример, урывая часы от сна, — говорит Гусман.

Гарольд Андерс, который преподавал ему курс себестоимости и организации производства, рассказывает:

— Он занимался со мной полтора года, по два'раза в неделю. Проявлял исключительные способности к учебе, всегда просил дать ему побольше задач. Помню, когда он уезжал в Женеву, то взял с собой задачи по теме “издержки производства” и все их там решил. Его очень интересовали проблемы размещения оборудования, издержки при сложных производственных процессах, связанных с выпуском изделий, состоящих из многих деталей, с производством одновременно нескольких изделий и побочных продуктов. Кроме того, он изучал экономическую науку и математику: знал дифференциальное и интегральное исчисление, изучал функциональный анализ, теорию множеств; интересовался также теорией игр и линейным программированием — последним для решения экономических задач с помощью электронно-вычислительных машин.

— Он много говорил нам о математических методах, используемых в процессе управления производством, — говорит Артуро Гусман. — Он присылал нам литературу, учебники, но без особого результата: все наше внимание было занято решением текущих вопросов. И вот он как-то раз назначает на семь часов утра следующего дня заседание всей коллегии и говорит, что мы займемся изучением линейнего программирования и что сам будет нашим преподавателем. И в течение некоторого времени он вел с нами занятия.

— Однажды, — рассказывает Гарольд Андерс, — он дал мне совет: “Сколько бы лет вам ни исполнилось, никогда не переставайте учиться самым усердным образом”. Я многому научился у него.

— Он никогда не бывал удовлетворен своими знаниями, — добавляет Марио Соррилья.

— Однажды я был просто поражен, когда он со знанием дела принялся рассуждать о геологических отчетах по нефти, — говорит Андерс.

Я хотел бы заниматься систематически, но я всего лишь вольный стрелок.

— Как-то раз, — говорит поэт Роберто Фернандес Ретамар, — он нам рассказывал, что в молодости читал Шпенглера и Фрейда и что последний побудил его заняться медициной. Он мне сказал: “Эти беспорядочные занятия характерны для испано-американской интеллигенции. Я хотел бы заниматься систематически, но я всего лишь вольный стрелок”.

Карибский кризис.

“Октябрь — ноябрь 1962 года. Принимает участие в действиях вооруженных сил в провинции Пинар-дель-Рио” (газета “Хувентуд ребельде”, 16 октября 1967 года).

О книге „Партизанская война".

Многочисленные армии не всегда играли решающую роль в истории. В противном случае Ксеркс, обладавший самой сильной армией Древнего мира—численностью полтора миллиона человек, разбил бы греков. Важнейшее значение со стратегической точки зрения имеет так называемое непрямое нападение, и если тот, кто его осуществляет, имеет в качестве армии народ, врагу будет очень трудно одержать победу, как бы силен он ни был. В этом главный урок "Партизанской войны" (приложение к газете „Революсьон"—„Лунес де Революсьон", № 61).

— Первая его работа, которую я прочитал, — рассказывает Фернандес Ретамар, — была статья в газете “Революсьон”, напечатанная в феврале 1969 года: “Что такое партизан?”. Она являлась зародышем его книги “Партизанская война”. В той статье он старался защитить термин “партизан”, который не употреблялся на Кубе во время революционной борьбы, так как имел уничижительное значение: “партизанами” во время войны с Испанией называли кубинцев, воевавших на стороне испанцев. И он выступил за то, чтобы вернуть этому слову настоящий смысл.

— Что вы можете сказать о книге “Эпизоды революционной войны”?

— Николас Гильен и я, — продолжает Фернандес Ретамар, — однажды пришли к нему попросить материалы для этой книги. В разговоре Гильен предложил ему вступить в Союз писателей и работников искусств. Он, смеясь, отвечал, что он, мол, не писатель. В действительности же, как мы знаем, он с юношеских лет увлекался литературой, сам писал, его проза по-настоящему хороша, чувствуется опытная рука.

— А что вы знаете о книгах, которые он читал?

— Очень мало. Помню, в конце 1960 года он беседовал с Нерудой о его поэзии, рассказывал, что во время войны читал повстанцам стихи Марти. Однажды мне пришлось возвращаться с ним на Кубу самолетом. С нами летел Османи Сьенфуэгос, который читал книгу Фишера “Необходимость искусства”. Он сказал, что книга хорошая, но что восхищаться ею не следует. Я знал, что он много читает, и все-таки меня удивляла его осведомленность во многих областях, интерес к вопросам искусства и литературы. Как-то речь зашла о рассказе “Совещание”, который написал Хулио Кортасар, положив в основу его выступление. Немного смущенный тем, что является главным героем рассказа, он признался, что это произведение ему понравилось. Мне известно также, что он очень любил Карпентьера, особенно его книгу “Век просвещения”.

Он никогда не спрашивал, как дела. Он уже знал.

— Каждые два месяца, — говорит Альсидес Бедойя, — созывались совещания директоров предприятий. В своих выступлениях он, бывало, говорил об искусстве, о музыке, о международной политике. Однажды его попросили рассказать о морали. “Это самый трудный из заданных мне вопросов”, — сказал он. На этих совещаниях не бывало отсутствующих: помимо вопросов производственного характера, он всегда затрагивал множество других тем, и каждый узнавал для себя много полезного.

— Каждый месяц он устраивал совещания, на которых обсуждался ход выполнения производственного плана по министерству в целом, — говорит Артуро Гусман. — Совещания начинались в два часа дня в воскресенье и продолжались до полуночи. Он интересовался всем, очень подробно расспрашивал о ходе дел.

— Кроме того, обсуждалась работа каждого предприятия в отдельности. У нас это называлось “Циркуляр 90”. Он выслушивал выступления членов коллегии и потом делал выводы, — говорит Бедойя.

— На этих еженедельных совещаниях с представителями предприятий было хорошо видно, как он умел решать самые мелкие текущие вопросы, не упуская из виду перспективу технико-экономического развития той или иной отрасли производства. Он давал директивы по перспективному развитию на двадцать лет вперед, — говорит Гусман.

— Он никогда не спрашивал, как идут дела, — добавляет Бедойя. — Он уже знал. О текущих делах или о перспективе шла речь — все равно. И он всегда вносил что-то новое. Так было, например, с планом анализа экономических показателей.

— По этому предмету он периодически экзаменовал ответственных работников министерства на совещаниях при обсуждении общих вопросов, — говорит Гусман.

— Он всегда проявлял большую заботу о подготовке руководящих кадров, — говорит Соррилья.

— И всегда подавал пример в этом отношении, — подхватывает Гусман. — Например, чтобы развернуть в министерстве движение за добровольную работу, он сам с первого дня возглавил его.

— Он говорил, что добровольный труд не только способствует увеличению производства, — замечает Ведойя, — но и является необходимым для формирования личности коммуниста. Это ведь он подал идею о бонах коммунистического труда.

Нам он отказывал даже в моральном поощрении.

— Это он ввел систему, по которой руководители всех рангов должны отработать один месяц в году на низовых должностях, — говорит Гусман. — Он всегда придавал большое значение опыту низов, практике. Почти все руководящие работники министерства раньше работали на заводах и фабриках, имели производственный и жизненный опыт. Таков был его метод подбора кадров. За время своего существования Министерство промышленности послало более двух десятков руководящих сотрудников на работу в другие учреждения, где они занимали различные посты, вплоть до постов министров и заместителей.

— Я думаю, что руководящие работники министерства стали самыми дисциплинированными, — замечает Бедойя.

— Посещение заводов и фабрик два раза в месяц было в министерстве непреложным правилом: он обязательно выезжал на предприятия, а ведь был самым загруженным человеком во всем аппарате. То же самое и в отношении работы: окна его кабинета на девятом этаже светились до поздней ночи, — говорит Гусман.

— Он отказывал нам даже в моральном поощрении, — замечает Бедойя.

— Считал, что если ты работаешь хорошо, то просто выполняешь свой долг, — поясняет Гусман. — Во всяком случае, премией должна быть лишь еще более трудная и ответственная работа.

— Хотя он был строг, — говорит Ведойя, — никто от него никогда ничего не скрывал. Бывало, приходишь к нему и говоришь: “Я здесь допустил ошибку”. Потому что все верили в его справедливость, знали, что, несмотря на всю свою любовь к дисциплине, он был очень гуманным, самым гуманным человеком в министерстве.

— Он был для всех примером, — заключает Гусман.

Он любил пошутить, но не терпел грубых шуток.

— Он очень любил пошутить, посмеяться над кем-нибудь, разумеется так, чтобы не обидеть человека, — говорит д-р Сантиэстебан.

— Как-то раз, помню, я стоял на посту у дверей, — рассказывает Роландо Вакеро. — Вижу, он выходит из машины, я его приветствую, молодцевато так беру “на караул”. Он мне тоже по всем правилам отвечает, проходит мимо меня и останавливается перед товарищем, который подметал пол. “Послушай-ка”,— обращается он к нему. Тот поднимает голову, и Че шутливо приветствует его по-военному. Рабочий отвечает ему тем же, и он идет дальше не оглядываясь, как ни в чем не бывало.

— А еще он любил, — продолжает Бакеро,— подойти к группе товарищей и серьезно так, указывая на кого-нибудь из них пальцем, спросить: “А ты кто такой?” Тут поневоле смутишься.

— Однажды, — говорит дальше Бакеро, — мы поехали на грузовиках на работу как добровольцы. Он ехал на самом новом грузовике. Когда нужно было возвращаться, он немного задержался, и в тот грузовик набилось много народу — все хотели ехать с ним. Ждем, ждем — его все нет. А потом, уже на шоссе, видим, что он трясется в стареньком грузовичке с двумя-тремя товарищами.

— Он всегда был в хорошем настроении, любил шутку, — говорит Эмилио Карнеро.

— Но не терпел грубых шуток, — замечает Мачо Ромеро.

— Да, он мог любого отбрить, — подтверждает Альсидес Бедойя.

— Он хорошо знал людей, — говорит Марио Соррилья.

— Прежде всего он был учителем, — добавляет Артуро Гусман.

— Он был специалист из чистого металла, как говорят химики, — замечает Гарольд Андерс.

— Сколько бы о нем ни говорили, всех слов окажется мало, — резюмирует Хосе Сантиэстебан.

— Однажды, — вспоминает Освальдо Родригес, — когда я работал в “Консолидадо де пластикос”, на складе в Альдабо произошел пожар. Пожарные никому не разрешили войти в здание, готовое рухнуть, к тому же там образовались вредные газы. А он приехал и сразу пошел в горящий склад, без всякого противогаза. Четыре дня он вместе с другими вытаскивал из руин сырье. А когда одна женщина принесла ему стакан молока, он спросил: “А другим найдется?” Не нашлось. Тогда он отказался от молока. Ему было тяжело работать, его мучила сильная астма, но он оставался вместе со всеми до конца.

— Во время пребывания на сахарных плантациях завода имени Бориса Луиса Санта-коломы, — рассказывает Рейнерио Лабор-де, — на рубке тростника, однажды рано утром у него начался приступ астмы. “Майор, — говорю я ему, — может, вам отдохнуть немного?” — “Не волнуйся, — отвечает и достает свой ингалятор, — сейчас я пожму немножко эту штуку, и все как рукой снимет”.

— Он был очень простой, любой трудящийся мог с ним поговорить, — вспоминает Гусман. — Когда он ездил куда-нибудь на работу как доброволец или посещал заводы, рабочие вначале чувствовали себя смущенно. Но вот он садится вместе с ними, на траву, снимает рубашку, становится в очередь за водой, — и сразу лед сломан, от былого смущения не остается и следа.

Он питался только тем, что получал по карточкам.

— На одном из заседаний коллегии, — вспоминает Бедойя, — кто-то сказал, что приходится слишком много работать, что такая напряженная работа длится годами и вредно отражается на здоровье. Он ответил, что революции надо отдавать все без остатка, всю свою жизнь.

— Но предоставил в распоряжение рабочих курорт Сан-Мигель-де-лос-Баньос, — замечает Эмилио Карнеро.

— Трудящиеся писали тысячи писем в министерство — просили разъяснить им что-то, обращались с жалобами и т. п. И на каждое из этих писем предприятия должны были дать ответ, а копию направить ему, — говорит Бедойя.

— А еще он очень любил животных, — говорит Карнеро, — У него была собака, по кличке Муралья, так он всюду ее брал с собой, даже когда на работу ездил.

— В министерстве есть товарищи, которые всегда с ним обедали, -— говорит Гусман. — Когда ввели карточки, он ел мясо только раз в неделю.

— Больше всего он любил брать на обед бифштекс с жареным картофелем и салат,— говорит Сантиэстебан.

— Ботинки и обмундирование он носил самые обычные, массового производства,— говорит Карнеро.

— Я бывал у него дома, он получал только то, что давали по карточкам, — добавляет Сантиэстебан.

— Мы, рабочие, знали это, — говорит Мачо Ромеро. — Ведь всегда всем все известно. Я знаю, что он был смелым, простым, серьезным, добрым, твердым, умным и способным. Я знаю, все эти качества, когда они соединяются вместе, делают человека великим, высоко сознательным.

— Мачо, а какое у него было самое ценное качество, как вы думаете?

— В общем, он был коммунист.